Чистота и опасность: зачем мы травим
«У России свой, особый, путь». «У нас не такие ценности». Откуда берется возмущение подростками, катающимися на роликах у Вечного огня, банкетом на сцене театра или учительницей в купальнике? Классическая антропология помогает понять наше поведение в медиа, где каждый скандал похож на партсобрание.
Публицист Илья Стахеев специально для Тайги.инфо объясняет, почему нормальные с виду люди вдруг начинают обличать, травить и казнить, и откуда берутся законы об оскорблении чувств верующих, правящих и ветеранов.
Учительница русского языка и литературы из Барнаула Татьяна Кувшинникова сообщила, что решила уволиться под давлением руководства. Будучи членом Федерации зимнего плавания, она выложила в соцсети фотографию в закрытом купальнике, которое показалось руководству школы чересчур откровенным, и это самое руководство, пробудив из недр коллективного сознания коллективного замполита, решило, что снимки порочат гордое звание российского (чуть не сказал «советского») педагога.
Впрочем, на партсобрание похож сейчас практически любой скандал в медиа. Начинаясь в какой-нибудь из соцсетей, скандал обретает субъектность в заголовках интернет-СМИ вроде «В интернете высмеяли…», «Жителей города N возмутили слова (чиновника, депутата)» или что-то подобное. Причем, один из активных участников высмеивания через пару недель может стать объектом высмеивания сам. И дальше наступает рефлексия, или, как было принято на партсобрании — оргвыводы. Одни говорят: «Мы так больше не хотим», другие говорят: «Удивительно, почему вдруг все стали оскорбляться», и никто никого не убедил.
Действительно, почему вдруг даже спокойные и образованные люди вдруг будто срываются с цепи и начинают вышучивать, высмеивать, гневно обличать, требовать уволить, посадить, вернуть смертную казнь и призывать другие земные и небесные кары на голову кого-то, возможно, даже знакомого, а то и друга?
«Группа» — это показатель того, насколько сильно понимание, как «Мы» отличаемся от «Они»
Разобраться нам поможет уже ставшая классической теория британской исследовательницы-антрополога Мэри Дуглас. Последовательница одного из отцов социологии Эмиля Дюркгейма в его позднем варианте, она выдвинула теорию разметок (иногда говорят «решеток», grid) и групп (group, тут все более или менее однозначно). Это те точки демаркации, которые делают влияние верований, коллективных представлений людей одним из решающих факторов на социальное поведение и, в конечном счете, на социальную структуру.
«Группа» в понимании Мэри Дуглас — это понятие, указывающее на степень участия/неучастия в некотором устойчивом и ограниченном социальном образовании, это принуждение к той самой дюкргеймовской солидарности, которое индивид испытывает на себе или оказывает на других. Иначе говоря, «группа» — это показатель того, насколько сильно в этом социальном образовании есть понимание, что такое «Мы» и насколько «Мы» отличаемся от «Они».
«Разметка» — это правила и способы оказания такого давления и взаимодействия в целом, которые при этом зафиксированы в различных символических системах. Таким образом, получается, что «группа» — это некий набор формальных показателей, в том числе и физических. «Разметка» — это, скорее, неформализованные правила, «понятия», соотносящие членов группы посредством эго-центрированных связей. Она контролирует поведение, определяя должное и желательное в отношениях людей, сгруппированных по различным социальным критериям: полу, возрасту, уровню достатка, занимаемой должности и так далее.
нечистым становится нарушение того социального порядка, который представляется группе единственно верным
В работе «Чистота и опасность» на основе своих эмпирических исследований Дуглас заявила, что опасным людям кажется все, что является «нечистым» в своем расширительном представлении. Нечистым может быть и физиологическая грязь, но может быть и неправильное расположение вещей, животное, одежда, и многое другое. Если обобщать, то нечистым становится нарушение того социального порядка, который представляется группе единственно верным, когда естественный с точки зрения группы ход вещей нарушен, когда кто-то или что-то — не на своем месте. Дальше, в зависимости от того, насколько высоки в социальном образовании показатели «группы» и «разметки», следует различная реакция на эту воображаемую опасность.
Есть четыре варианта реакции — «перевоспитание/принятие на правах исключения», «игнорирование», «оппортунизм/перестраивание части структуры» и «изгнание/уничтожение». Последняя реакция нам как раз очень интересна. Чем же характеризуется сообщество, которое всегда так нервно реагирует на все то, что оно считает нарушением социального порядка?
В таком сообществе мы видим высокие показатели «группы» и низкие — «разметки». То есть, с одной стороны, люди в нем считают, что они обладают правом оказывать давление на других людей в рамках нормализации, у всех есть ярко выраженное понимание того, «что такое хорошо и что такое — плохо» на индивидуальном уровне и все сообщество должно его разделять (та самая система распознавания Мы/Они). С другой стороны, система иерархий, неписанных правил, институтов и практик в таком сообществе крайне размыта, не дифференцирована, слабо развита. Нет явных общепризнанных авторитетов, нет всеми признаваемых источников легитимности.
Сама Мэри Дуглас охарактеризовала бы такое сообщество как «анклав раскольников». Согласитесь, что-то начинает проклевываться в понимании?
Мы не верим тем, с кем общаемся при помощи обобщенных неформальных и формальных обязательств, обычаев и тех самых «понятий»
«У России свой, особый, путь». «У нас не такие ценности». И в официальном, и в неофициальном медийном дискурсе показатель «группы» представлен очень широко. С другой стороны, социологические исследования показывают крайне слабую «разметку» российского сообщества. Известный полевой социолог из НИУ ВШЭ Симон Кордонский не раз заявлял, что его аудиторию постоянно ставит в тупик вопрос: «К какому социальному классу относитесь вы или ваши родители»?
Другой известный социолог, Виктор Вахштайн, профессор Шанинки, регулярно рассказывает об исследованиях о доверии, в рамках которых выясняется, что люди в России еще как-то доверяют друг другу, если они знакомы, очень плохо доверяют незнакомым людям (показатель «обобщенное доверие») и уж совсем плохо доверяют государственным институтам. То есть мы не верим тем, с кем общаемся как раз при помощи обобщенных неформальных и формальных обязательств, обычаев и тех самых «понятий». А значит, мы не считаем эти самые правила надежным способом скрепления социального порядка.
В силу этого получается, что у нас нет устойчивых групп внутри сообщества. У нас есть некоторые точки дискурса, которые поднимает из глубин соцсетей медиасреда, и вот они выступают уже некоторыми точками сборки людей, которые или солидаризируются с мнением, которое высказано, или солидаризируются с оппонентами этого мнения. Увы, но в рамках публичной дискуссии мы не выработали механизмов ни игнорирования происходящего, ни ассимиляции нового под свои представления, ни изменения своих представлений из-за новой информации. Гораздо проще исключить неправильное.
Именно отсюда и берется возмущение подростками, катающимися на роликах у Вечного огня или банкетом на сцене Новосибирского театра оперы и балета. В представлении определенной части людей это и есть то самое описанное Мэри Дуглас ощущение «вещи не на своем месте». А пресловутый комплекс законов об оскорблении чувств верующих, правящих, ветеранов — лишь закрепление на бумаге этого ощущения, что мы не можем отличить правильное от неправильного не в применении к какой-то конкретной ситуации, а в общем, на дальнюю перспективу.
Мы не можем сформулировать принципы, поэтому живем от случая к случаю, руководствуясь ситуационной этикой, а пресловутую «травлю» организовываем, чтобы хоть где-то нащупать в этом информационном болоте ту самую «разметку», найти границы, прочертить их более ясно.
Проблема лишь в том, что мы не можем взять уволить всех и каждого. Этот круговорот исключений уже превращается в какую-то дурную бесконечность и, в итоге, в войну всех против всех. А это не самое лучшее состояние. Автор этого термина, Томас Гоббс, описывал жизнь в «естественном состоянии» в категориях «одинокая, бедная, неприятная, жестокая и короткая». Не хотелось бы так, правда?